|
автор Кикимора
Оцените произведение Добавлен:
23.03.03 Архив
Клуба Молодых Графоманов |
Примитивные чувства
- Почему в гостиной свет горит? - Там Нинель убирается. - Нинель может убираться и в темноте, всё равно от неё одни убытки - свечи на неё переводить. - Что ты на неё всё время ворчишь? Какие убытки? Чем она тебе так не угодила? - Да вечно то чашку разобьёт, то ложку потеряет, то за бульоном не уследит... - Когда это такое было-то? Что-то я не замечал за ней ничего подобного. И соседи все завидуют. Брауны как-то ещё до тебя хотели её у нас перекупить за большие деньги, так она не пошла. - Что ж вы её не выгнали тогда? Наняли бы кого-нибудь другого, горя бы не знали! А так - сплошные нервы, как бы чего не утащила. - Что ты такое говоришь?! Нинель - нормальная горничная, которая знает, за что ей платят. Ей рекомендации дороже твоей брошки, оставь, наконец, свои вымыслы. - Ой уж, ладно, спи давай. Так за неё заступаешься, будто она тебе дочь родная. Я погасил свечу и забился с головой под одеяло. Эльжберта - моя жена - сразу же громко захрапела. Отвратительный звук. Я помню, как я с ней познакомился... Я гулял по лесу и вышел на цветущий луг. На мне был белый летний костюм и светло-зелёная соломенная шляпа. Длинные травы ласкали мои ноги, привычные к верховой езде, цеплялись и обвивали, истомлённые беспечным колыханием в своей безысходной девственности. Я заметил движение, как если бы встрепенулся рябчик, и хотел крикнуть по-птичьи, но из травы возникла дева с подсолнечно-золотыми волосами, глазами цвета неба и в платье цвета глаз, фея, рева, фата прорастающего моря. Это было три года назад. Мы поженились и купили дом. Из родительского имения я взял только несколько натюрмортов, большую китайскую вазу и Нинель - горничную и кухарку. Потом предполагалось нанять целый штат слуг, но она прекрасно справлялась, и я не спешил. Правда, Эльжберта сразу её возненавидела, причём, совершенно непонятно, за что. Все обвинения были ложными и несостоятельными. Я сказал, что пока она мне не объяснит, в чём истинная причина такого отношения, девушка уволена не будет. «Это дело принципа», - сказал я. Эльжберта пилила меня денно и нощно, а Нинель за три года ни разу не провинилась, не ходила в гости, не водила к себе ухажеров. У этой девицы не оказалось даже больной родственницы, которую надо было бы навещать. Да, впрочем, что я всё - девица, девушка. Эльжберта моложе её на четыре года, Нинель двадцать семь. Ей бы замуж давно пора, да где взять парня? Она не ходит на деревенские праздники, она и не красивая совсем - полновата, кожа тёмная, нарядных платьев не носит. Тихая, работящая. Серая мышка. И что Эльжберте взбрело? За этими размышлениями я заснул. Я заметил, что всегда стал засыпать, думая о Нинель. Как она там, в своей коморке?
Сегодня третья годовщина нашей свадьбы. Жена наприглашала гостей. Бедная Нинель из сил выбивалась, а этой только бы поорать. В конце концов, я не выдержал, спустился вниз, на кухню, и стал мыть посуду. Эльжберта отшатнулась от меня в ужасе. Нинель молча продолжала готовить. Я следил за её руками. Сильные, загорелые, с коротко остриженными ногтями, они ловко двигались между кастрюлями, сковородками и мисками. На лицо упала прядь чёрных волос, коричневая лоснящаяся рука грубоватым движением заткнула её за ухо. А ведь она симпатичная, только надо приглядеться. Вот теперь её руки танцуют над пирогом, изящно расставляя по местам шарики теста, создавая изумительные узоры, которые недолго проживут и умрут позорной смертью в желудках сытых оглоедов. Она летает от полки к очагу, от очага к столу, от стола снова к полке, будто в вихре метели, в мадьярском вальсе, так и хочется составить ей пару и кружить, кружить по просторной кухне, наполненной ароматами фруктов и польских запеканок. Не осознавая себя, я, как в бреду, подошёл к ней, прижал к стене, обхватил, стал целовать её смуглые руки и лицо. Она не сопротивлялась. Ей это нравилось, нравилось, чёрт возьми! Я уже не мог остановиться. Она притягивала меня, как недокуренная трубка, как рюмка бренди в пасмурный вечер. Она шептала что-то... Я услышал у себя за спиной скрип двери и шумный вздох, обернулся, увидел мелькнувший подол красной юбки, и дверь с шумом захлопнулась. По лестнице простучали женские ботинки. - Идите, идите отсюда, - услышал я голос Нинель. Она толкнула меня к двери и я, по инерции, вышел в зал. Всё было спокойно. Дорогие гости угощались вином. Эльжберта в углу шепталась о чём-то с подругой. Я чинно прошествовал к столу, налил себе бокал армянского коньяка и сел в кресло у камина. Интересно, о чём там сплетничает Эльжберта? Уж не о том ли... Стоп! Эта её подруга - она в красном платье. Я почувствовал, что бледнею и сделал большой глоток. Теперь она всё узнает. И что на меня нашло? Зачем я вообще пошёл на эту кухню? Думать же надо было, чем это кончится. Ладно. Главное, чтобы она всем не разболтала. С ней я как-нибудь разберусь, а вот если она опозорит меня в глазах всех знакомых... Да что я, в самом деле, женюсь на Нинель и уеду в деревню, пусть хоть обсплетничаются. Однако Эльжберта, к моему изумлению, промолчала. Гости разъехались к полуночи. Мне пришлось провожать их до ворот, потому что дом мой окружён огромным садом, и в темноте найти дорогу к воротам очень трудно. Свой бокал (пятый по счёту) я поставил на стол, чтобы потом допить. Я вернулся через полчаса грязный и промокший. За вином и беседой никто не заметил, что пошёл дождь. Нинель, как ни в чём не бывало, сняла с меня плащ и шляпу. - Где Эльжберта? - холодно спросил я. - В своей комнате, сэр. Я пошёл наверх. Мой путь лежал через гостиную, где на столе стоял недопитый коньяк. Я прикончил его одним глотком и стал подниматься вверх по лестнице, пытаясь понять, что, собственно, я скажу жене. Эльжберта сидела у зеркала и занималась своим лицом. Не оборачиваясь, она прошипела сквозь зубы: - По-моему, ты не туда пришёл. Нинель живёт не в этой комнате. - Не говори глупостей, - огрызнулся я. - Конечно, ты не станешь извиняться, ты же всё всегда делаешь правильно, как и твоя судомойка. - Это было минутное затмение, я не знаю, что на меня нашло... Давай просто забудем об этом. Я даже согласен её уволить, только, пожалуйста, не поднимай шума. - Я не буду. И можешь её не выгонять. Ответь только на один вопрос: каково, в цифрах, твоё наследство, которое ты получил от своего немецкого деда? - Шесть тысяч фунтов плюс стоимость имения. А зачем тебе это знать? - Из любопытства. Каким же уродам достаются порой большие деньги. Из любопытства? Хм... Эльжберта редко выясняет подробности из чистого любопытства. Зачем же ей это? Может, она хочет узнать, сколько унаследует в случае моей смерти? Стоп! Моей смерти? А ведь бокал стоял на столе в гостиной... - Что было в бокале?! - срывающимся голосом крикнул я. - Стрихнин, - последовал ответ. Стрихнин... Действует примерно через час после принятия... Может и раньше, если организм ослаблен. А прошло уже полчаса. Перед глазами у меня всё поплыло. Сквозь туман, окружающий меня со всех сторон, я пробрался к двери, потом стал спускаться по лестнице, ноги подкашивались. Свечи потухли и было темно. Я споткнулся, упал и покатился по ступенькам, ужас лишил меня возможности кричать. Последнее, что помню - встревоженное лицо Нинель, склонившееся надо мной и мои собственные хриплые выкрики «я отравлен стрихнином!», «полчаса!». Потом - пустота.
Солнце медленно расправляло лучи, задевая неосторожным движением глянцевые листья прибрежных ив и лёгкую рябь на воде. В кроне берёзы надрывалась какая-то запоздалая синица. Над озером кружилось облачко белых подёнок. Чья-то холодная рука коснулась моего лба. Усилием воли я отвёл глаза от озера и посмотрел вверх. Я увидел Нинель. Она стояла рядом со мной в цветастом оранжевом платье, с распущенными волосами и держала в руке берёзовую ветку. Я поднялся и посмотрел в ту сторону, где должен был быть дом. Его не было. Я протёр глаза, помотал головой и осмотрелся. Всё правильно, отсюда должен быть виден дом. Но там только берёза. - А где же дом? - ошеломлённо спросил я. - Не было никакого дома. Это наваждение. - Что за наваждение? А жена, а гости? - Тоже. Вы никогда не были женаты. Человека по имени Эльжберта Харр не существует. Не в силах оторвать взгляд от берёзы, будто за одну ночь выросшей на месте моего дома, я продолжил спрашивать, не глядя на Нинель. - Ну а ты? Ты же была там! - Я - тоже наваждение. Глупость, порождённая вашим сознанием на почве отравления стрихнином. - Как это?! - я обернулся и увидел ровную гладь озера и белую чайку, что-то деловито ищущую на берегу. Я был один.
|
Наша кнопка:
