Шедевры

Творчество

Графоманы 

Информация

Приёмная клуба

Чат – Комната

Форум

Гостевая книга

Мнения

Конкурс МГ

Пишите нам  

автор

Михаил Тяпков,

2002 - 2003 г.

Остальное творчество автора

Оставить мнение

Написать автору

Оцените произведение

Егерский пруд

(рассказ)

              Алексей судорожно дышал. Еще бы, ведь пару минут назад он со всех ног несся к трамваю и вот едва успел. В общем-то, он вполне мог подождать следующего, но такова уж была привычка - экономить время, приберегая минуты для приятного. Приятное, кстати, намечалось, а пока, довольный, Алексей облокотился на поручень и стал оглядывать окружающие просторы через запылившееся оконное стекло. Он  заглядывался на большие поседевшие здания, тусклые рекламные щиты, бледные вывески. Все это представало перед ним обновленным, посвежевшим, привлекательным. И дело было не только в ласковом и щедром осеннем солнце. Впрочем, недолго довелось Алексею задумчиво улыбаться, любуясь видами. Кто-то тронул его за плечо, скрежещущий грубый женский бас прохрипел: «Ваш билет?» Алексей обернулся и взору его предстал контролер - немолодая женщина с короткой стрижкой и въедливыми карими глазами. Осознав себя на бренной земле, он вынужден был признать, что, к своему стыду, не посчитал необходимым приобрести талон на проезд.

            «Ага! И еще он мне улыбается! Хам, штраф плати!» - воспылала праведным гневом женщина. Пассажиры сочувственно покосились на Алексея. Тот молча подошел к двери и, дождавшись остановки, спрыгнул и быстро зашагал через улицу в глубину дворов. Конечно, у Алексея были деньги, он был достаточно состоятельным молодым человеком, но с самого детства у него сохранилось трепетное отношение к своим вещам, своим сбережениям. После потери или добровольного их лишения его сердце покалывало щемящее чувство утраты, как будто он расставался с близкими, родными людьми. Тем более Алексей не намеревался выкладывать деньги не по своей воле, а по требованию совершенно постороннего человека. В такие минуты лицо его торжественно озарялось высокомерной величественностью.

            Довольный тем, что остался при своем, Алексей медленным, вальяжным шагом удалялся все дальше по тихим переулкам Сокольников. Осень стояла в зените и, несмотря на значительное похолодание, приятно опаляла искристым смехом своего красно-желтого колорита. Солнце все еще бросало блики на лужи, правда, все чаще кутаясь в перину пуховых облаков. Алексей задумался и очнулся оттого, что уперся в ствол клена. С минуту он простоял, наблюдая, как от одной из веток отделился лист и, танцуя и вращая черенком, опустился на землю. Алексей поднял лист и водрузил его на ветку стоящего по соседству тополя, где тот закраснел в желто-зеленой гуще. Вокруг глядели на него окна старых домов. Немолодой уже район Сокольники оброс густой бородой зелени, возмужал многоэтажками, но ничуть не изменился в душе: такой же ленивый, романтичный, молчаливый. Тем временем Алексей вновь остановился, на этот раз чтобы завязать шнурки на новеньких белых кроссовках (все другим видам обуви он предпочитал спортивную). Пока он неторопливо занимался этим делом, мимо пробежали двое мальчишек лет девяти, громко выкрикивая что-то нечленораздельное. Они направлялись к Егерскому пруду.

Об этом водоеме существует одна легенда, выдуманная, по всей видимости, каким-то фантазером очень давно и мало кому известная. В ХVIII веке в этих местах был дикий парк, приспособленный для охоты. Порой сама императрица Екатерина II бывала здесь. В один из ее визитов некий егерь познакомился с фрейлиной, в которую влюбился с первого взгляда. Она отвечала ему взаимностью, они предавались страсти. Но настал день отъезда императрицы в столицу. Фрейлина рассказала Екатерине о своей любви, но та поставила ее перед выбором, ибо нельзя одинаково сильно любить императрицу и мужа. Егерь просил ее, умолял на коленях, но фрейлина отправилась со двором в Санкт-Петербург. Егеря нашли на следующее утро мертвым в пруду. Он утопился, не прибегая к помощи груза.

Впрочем, история эта к Алексею никакого отношения не имеет, тем более что он вряд ли ее знал. Завязав шнурки, он обогнул пруд и приблизился к потертой двери одного из пожилых домов, помялся, потом отворил ее и очутился в негрязном подъезде, представлявшем, тем не менее, унылое зрелище: выцветшие стены, линялый пол. Алексей поднялся на лестничную клетку второго этажа, торопливо перебирая ногами. Очутившись перед заветной дверью с номером «6», он три раза нажал кнопку звонка.

Открыла она. Собственно открывать было больше некому, ибо Юлия жила одна в однокомнатной квартире. Алексей протянул ей букет из трех гвоздик, который прежде держал за спиной. Она обожгла его своими губами и зашлепала в глубину квартиры своими маленькими изящными ножками в тапках сорок третьего размера. Оказавшись в привычной обстановке прихожей, Алексей принялся разуваться, затем повесил на крюк свою ветровку. Тут его взгляд скользнул по черной мужской кепке, украшавшей полку для головных уборов. Юлия уловила движение его глаз и, слегка замявшись, произнесла: «Сосед забыл... Вчера позвонить заходил». Алексей с деланным равнодушием пожал плечами и внимательно воззрился на Юлю. Она была одета не по-домашнему: теплые черные колготки, кожаная юбка, черная блузка.

- Куда-то ходила? - спросил он, обнаружив стоящий у стены полураскрывшийся пакет, в котором поблескивали несколько бутылок вина.

- Да, в магазин ходила. Ко мне сегодня подруга должна зайти, мы с ней учились вместе, - безразлично ответила Юля.

-         Значит я не вовремя?

-         Ну отчего же, проходи. Посидим часок.

Прижала к себе, ласково помяла волосы, нежно поцеловала. Щеки, губы, лоб... Алексей заглянул в ее глаза, блаженно вздохнул, а в голове мелькнула мысль: «Чертовка! Я не могу устоять перед ее колдовским взором. Надо сосредоточиться, подумать здраво. Еще секунду назад меня терзали сомнения - а тут вот сразу растаял». Он сморщил лоб, взял себя в руки, открыл было рот, чтобы что-то сказать... Сначала его пронзил ядовитый блеск страстной любви в ее очах, а потом влажные губы поглотили и увлекли в блаженство...

Спустя какое-то время они уже сидели на кухне и уничтожали яства, заботливо выставленные Юлией на белом, кое-где потрескавшемся и исцарапанном рисунками сердечек столе. В углу тесной комнатушки застенчиво посапывал холодильник, временами бурча что-то неразборчивое. Разливая по бокалам наскоро откупоренного «Черного монаха», Алексей, задумчиво улыбаясь, сказал:

- Я вчера такую картину видел - солдат и проститутка. Славная парочка, ты не находишь?

- Да уж.

- А говорят, нам альтернативная служба не нужна. Ведь этакий служака Родину за ночь с этакой девицей продаст.

- Альтернативная? Утки бабулькам менять, сортиры чистить - это, по-твоему, служба для настоящих мужиков?

- Лучше уж так, чем сапоги «дедам» чистить и дохнуть в Чечне за чужие кровавые «бабки». Неужто ты бы рада была меня туда справить?

- Лешенька, ну что ты такое говоришь? Ты же знаешь, что ты - мой самый дорогой человек, я не дам тебе умереть раньше времени.

Чмокнула в щеку. Алексей сделал вид, что все еще переживает разговор:

- Ну и она, шалава эта, хороша! Ведь знает, что денег у солдатика ни гроша, только попусту плоть его тревожит. Никогда не понимал этих проституток.

Юля лукаво улыбнулась:

- А я, кажется, понимаю. Леш, ведь они не швали последние, у них тоже есть сердце, душа, ум.

- У проституток? Не смеши меня, право.

- Зря ты издеваешься. Ты думаешь, ими от хорошей жизни становятся? К тому ж, по-моему, проститутка - обычная профессия, не лучше и не хуже других. Работа как работа.

- Работа как работа? Ты еще скажи, что это они после университета по специальности пошли работать!

- Ну, Лешенька, не остри тупым концом. Дался тебе университет, в человеке талант важен, а не диплом.

- Ты хочешь сказать, чтобы стать «ночной бабочкой» особый талант нужен? Ну, миленькая Юлечка, ты меня поражаешь!

- Ты думаешь легко каждому кобелю удовольствие доставлять? Думаешь, легко быть проституткой по профессии, но не стать проституткой по жизни?

В Алексее что-то оборвалось и завыло под сердцем. Он посмотрел в ее зеленые глаза и неожиданно для себя увидел в них что-то пронзительно холодное, как прохлада неживого света, излучаемого газовой конфоркой. Поежившись, он поставил стакан с недопитым вином, встал перед ней на колени, взяв ее мягкие маленькие ладони в свои, заглянул еще раз в это умилительно прекрасное личико. Резким движением привлек к себе.

- Она как Мадонна, - мелькнуло в голове Леши. - Чиста и непорочна. И похожа, только блондинка она ненатуральная и волосы вьющиеся, да и фигурой постройнее Матери Христа будет.

Такие мысли не показались ему кощунственными, хотя в Бога он верил. Точнее, верил, что если ему не удастся чего-то добиться самому, Господь подаст ему свою могущественную руку.

Взгляд Юлии украдкой пал на старые настенные часы - домик с кукушкой, которая ежечасно напоминала девушке о неумолимости хода времени, а заодно учила свою хозяйку пунктуальности. Юля обращалась с ней, как с живой: благодарила за напоминание, желала доброго утра, ругала, когда трели раздавались не вовремя. Сейчас кукушка ютилась в своем окошечке, а часы показывали без двадцати семь...

Наручные часы показывали самое начало восьмого, когда Алексей вышел из подъезда и вдохнул теплый, медовый, насыщенный аромат душистого осеннего вечера. На лице его  застыло выражение обиженной настороженности.

- Выпроводила, как навязчивого гостя. Думает, я не заметил, как она яростно противится моей встрече с ее подругой. И отговорки слабоваты: феминистка, может обидеть. А ты, Юль, не защитишь меня от ее наездов, что ли? Кто же к ней на самом деле придет? Неужели мысли, которые мне казались порождением моей ядовитой фантазии, - правда?  Нет, пожалуй, я опять воображаю черт знает что. Я люблю, а значит должен верить. Почему должен? Так заведено: без доверия сильных чувств не бывает. Тьфу, опять я рефлексирую. Хренотень какая-то обуревает. Я ей верю или не верю? Проще поверить и жить себе спокойно. А только осадок на душе какой-то липкий и склизкий.

В Алексее коктейлем бурлили странные чувства. Такое с ним приключалось прежде лишь единожды. В 10 лет, будучи обычным подростком, он осознал, что не будет жить вечно. В детстве человеческая душа ощущает свое бессмертие, а окружающий мир не говорит о бренности тела. Этот кризис у Леши случился нежданно: во время прогулки по лесу, когда он гостил в деревне у малознакомых родственников...

Стоял погожий августовский денек. Мальчик с плетеной корзинкой, до верху наполненной разнокалиберными грибами (пестрые сыроежки, стройные, кокетливые лисички, подберезовики с армейской выправкой, ленивые крепыши-белые - богатый улов), брел, радостный, по устеленной корнями тропинке, временами пускаясь вприпрыжку. Вдруг на коричневой дорожке зачернело. Приглядевшись, Леша увидел мертвого жаворонка. Потрепанная птица лежала на боку без признаков умерщвления, только недвижность и неестественность позы наводили на грустную мысль. Мальчик присел рядом на корточки, с опаской дотронулся до перьев, потом, действуя смелее, взял на ладони и заглянул в стеклянные зрачки. Не осознавая гибели жаворонка, Леша подбросил его к небу, где, по его разумению, птице самое место. Но никакого полета, разумеется, не вышло, и безжизненное маленькое тельце упало к ногам мальчика. Пронзительным криком потревожил он равнодушную улыбку солнца и бросился прочь от ужасного места. Корзинка, полная даров леса, осталась стоять у тропинки, а мертвый жаворонок смотрел сквозь зеленую даль в зияющую пустоту смерти. Леша все бежал и бежал, спотыкался, падал, отряхивался и летел, не замечая бьющих по глазам веток. Дома он сразу закрылся в своей комнате, не откликался на зов родственников, лежал до утра, обнимая почерневшими от земли руками подушку, периодически растирая по лицу слезы, грязь и клочки прилипших на бегу листьев.

Все это Алексей помнил отчетливо и детально, поэтому понял, что его нонешние переживания тождественны тем давнишним. В туманности сознания кружили рваные мысли, чувства, эмоции. Порой мерцали молнии озарений, тут же накрываемые серыми тучами сомнений, неуверенности. Плутая дворами, он, как обычно, наткнулся на здешнего дворника. Ни имени, ни, тем более фамилии его он не знал. Был это мужчина в летах, коренастый, слегка сгорбленный, с поредевшей от седины короткой бородой, быстрыми внимательными глазами и небольшим шрамом на левой щеке. Алексей регулярно видел его в чаще сокольнических двориков то с метлой, то налегке, а один раз - одетым не в форму, а цивильно, идущим в магазин с некой юной особой, вероятно, внучкой. Дворник, хоть и был абсолютно незнакомым человеком, но все же казался родным. Когда Алексей брел в дурном расположении духа, действия дворника приобретали унылый, безрадостный оттенок. Если же Леша шел веселый, то дворник мел улицу энергично, бодро, что-то насвистывая.

Миновав своеобразный барометр своего настроения (а сегодня он показывал нечто неопределенное), Алексей вывернул на Стромынку и двинулся к метро. Воздух был прян и нежен. Изредка объявлялся легкий прохладный ветерок, чтобы вновь исчезнуть в ранних сумерках. На широком, местами влажном после вчерашнего ливня, тротуаре, уходящем далеко вдаль, к самому метро, не было ни души. По правую руку желтела ограда больницы, решетка забора кое-где была выломана, в больничном парке царила тишина. Алексей шел легкой, пружинистой походкой, не спеша, но и не уподобляясь черепахе. Очертания зданий были достаточно ясны, осенние краски еще не смазались ночной, черной тушью. Слева прожужжал, скользя по рельсам, одинокий трамвай. Алексей шаркал ногами по красно-желтому ковру, листья поднимались вверх, делали изящный пируэт и приземлялись на его джинсы, ботинки.

Увлеченный детской забавой, он забыл обо всех терзаньях и не заметил, как очутился возле сияющей буквы «М». На другой стороне улицы торчала старая бордовая пожарная каланча. «Быстро дошел», - промелькнула банальная мысль, не соответствующая ни изысканной окружающей природной благостности, ни душевному разбросу Алексея. Вокруг все шумело и мельтешило: толпа спешащих с работы людей, снующих взад и вперед сквозь стеклянные двери, говорливые торгаши и их хозяева, суетившиеся у палаток. Чуть в стороне держались трое изрядно выпивших (а по-простому «в стельку пьяных») мужчин средних лет с неестественно красными лицами и овечьими пустыми глазами. Они что-то неторопливо обсуждали на своем особенном языке, пестрившем смачными матными ругательствами, с обилием смазанных слогов и проглоченных окончаний, но таком искреннем и переливном, знакомом каждому русскому человеку от мала до велика.

Алексей подошел к одному из ларьков, извлек из кармана смятую пятидесятирублевую купюру, в обмен на которую получил бутылку популярного, широко разрекламированного российского пива и пачку чипсов. Он вообще старался поддерживать отечественного производителя, но не из чувства патриотизма, а в интересах собственной выгоды.

В половину девятого он уже возвращался к Юлиному подъезду, пряча руки в карманах ветровки. Горизонт еще светился лиловыми, сизыми, клюквенными отблесками, но посвежело изрядно. Алексея гложили прежние страхи: ни пиво, ни умиротворенность чудесного осеннего вечера не потушили в нем ненастья. Он остановился у двора, поставил ногу на каменную ступень и огляделся. Никого вокруг. Захотелось зайти. Стерпел.

- Нет, это идиотская затея - торчать здесь. У нее сейчас подруга и никто иной. А если...  Бред, бред, бред! Прочь, прочь, прочь! Во всем виновата моя идиотская подозрительность. Или, наоборот, я был слеп? Или хотел жить вслепую? Она не могла меня предать... Она моя, только моя, - проносилось в Лешиной голове.

Снова перевел взгляд в сторону потемневшего дворика. Пахло стоячей водой, с Егерского пруда тянул прохладный ветерок. Алексей пришел в себя. Неподалеку послышался шум мотора, а через несколько мгновений зеленоватый громоздкий джип остановился у подъезда. крутя на указательном пальце ключи, из машины вылез приземистый мужчина лет сорока, с небольшим брюшком, коротко стриженными русыми волосами, легкой небритостью, усталыми глазами. Ленивой походкой  он прошел мимо Алексея, обдав ароматом дорогого мужского парфюма и покосившись с недоверием. Выяснилось, что одет он в аккуратные черные брюки, расстегнутую у горла стильную голубую рубашку и изящный пиджак в тон штанам. Алексей зашел следом, пытаясь идти неслышно.

Солидный человек остановился на Юлиной лестничной клетке, достал из заднего кармана брюк аккуратно сложенный листок, развернул, прочел, положил обратно. Посмотрел на номера квартир, сделал шаг в сторону следующего лестничного пролета. Алексей весь напрягся, не мог оторвать от него взгляда. Внутри все колыхнулось в ритм громкому и частому сердцебиению.  «Неужто пойдет дальше? Или уже пришел?» - терзался он. На душе кошки даже не скребли, а прямо-таки прелюбодействовали с котами - так зябко и неспокойно, как в агонии. Мужчина остановился напротив знакомой шестой квартиры и нажал на кнопку звонка. На душе Алексея воцарилось холодное кладбищенское спокойствие...

На следующее утро капитана уголовного розыска Деврина разбудил ранний звонок. Хриплый, заспанный голос напарника, капитана Притовского, вяло сказал:

- Влад, подъем! У нас тут суицид, но странноватый. Без тебя никак. Через 10 минут буду у тебя. Одевайся и спускайся к подъезду, вместе на место происшествия и поедем.

- Вот сволочь, я даже не успел отреагировать, а он уж и трубку повесил, - зло подумал Деврин.

Но делать нечего - потянулся, одним движением сел на кровати, перелез через вяло храпящую супругу, влез в порванные старые тапочки. Часы показывали семь (и чего самоубийцам не спится в такую рань). Залпом выпил чашку сваренного на скорую руку кофе, простенький бутерброд (хлеб и «докторская») жевал в лифте. Во дворе его ждала увенчанная синей полосой и сиреной «шестерка». Плюхнувшись на переднее сиденье, Владимир крепко пожал руку Притовскому, вежливо поинтересовался, как прошло ночное дежурство.

- Да спокойно все было, вот под утро рыбаки, мать их так, на трупак напоролись, - откликнулся тот.

- А чего на нас суицид повесить решили?

- Да, понимаешь, никаких следов груза, как будто его уже мертвого туда бросили, в пруд этот гребаный.

- Ладно, судмедэксперты разберутся.

Доехали быстро: через несколько минут машина, лихо свернувшая, остановился в десяти метрах от дорожки, окружающей Егерский пруд. Неподалеку обнаружился еще один милицейский автомобиль, точь-в-точь как «шестерка» Притовского. Двое мужчин в серой форме стояли у скамейки, на которой лежал труп, и нервно курили, что-то обсуждая между собой, активно жестикулируя и порой переходя на крик. Напарники подошли к ним и поздоровались.

- Ну что у вас тут? - спросил Деврин.

- Парень, двадцать три года. Алексей Феклин. Смерть наступила около полуночи от попадания жидкости в легкие. Судмедэксперт уверял, что захлебнулся, никаких следов насильственной смерти, но и никаких следов груза. Камня, кирпича, любой тяжелой хренотени - ничего нет!

- Может, он без груза обошелся? - вступил в разговор Притовский.

- Это как же надо смерти хотеть, чтобы хладнокровно воды нахлебаться? - возразил Влад. - Что, опросили кого-нибудь?

- Картина ясная: по любви. Собачники ни сном ни духом не ведают, кто это такой. А вот дворник местный с женой многое прояснили. Мужичонка он странноватый, конечно: я спрашиваю, чего их в такую рань к пруду потянуло, а он говорит, что предчувствие. Жена, как и все бабы, болтлива оказалась. Сначала все про какую-то легенду тарахтела, но потом выложила важные сведения. У Феклина этого вон в том доме невеста живет. Известная шлюха, а он, вроде как, этого не замечал, а тут, почитай, дошло до него или застукал.

- Ну и избил бы ее, любовника этого на одну ночь (если застукал) грохнул бы, обоих, в конце концов. Зачем же на себя руки накладывать?

- Молодежь какая-то слабонервная пошла. Моя женушка в перестройку тоже в проститутках числилась. Ну я узнал, порукоприкладствовал немного, а потом простил ее. Деньги она, как-никак, в дом несла, - ударился в воспоминания Деврин.

- Дурак он был, Феклин этот. Даже спорить тут не о чем. Жизнь-то человеку один раз дается, зачем у себя ее отнимать. На все воля Божья, - поддержал его один из милиционеров.

- Любая жизнь лучше смерти, - подытожил беседу подошедший судмедэксперт. - Я машину подогнал поближе, помогите труп погрузить.

Обернулись к телу на скамейке. Странная умиротворенность царила на лице покойника, будто смерть явилась к нему во сне. Чтобы донести труп хватило восьми рук. Деврин еще немного постоял, глядя, как  отражается в покрытой овечками ряби глади Егерского пруда высотный дом и близлежащие деревья. Владимир бросил окурок на дорожку, плюнул в воду и пошел в сторону дома, где жила невеста Феклина. С неба начало накрапывать. Выходит, утренний туман был неспроста.

ЭПИЛОГ

Юля с задумчивым видом сидела на кухне, барабаня ухоженными пальчиками по исцарапанному столу. Она никак не могла поверить своему счастью: уже неделя, как завязала с постыдной профессией проститутки «на дому», любящий жених - прелесть, а вчера и вовсе ее ждало радостное известие. Дело в том, что в последнее время Юли часто мучило головокружение, мутило. Сделала тест. Действительно, беременность.

Ах, как она терзалась эти дни, не будучи уверенной, что это ребенок Леши, а не кого-нибудь из неосторожных клиентов. С таким деликатным делом идти в обычную поликлинику не могла, сказать жениху - тем более. Наконец, выход нашелся. Выручил бывший одноклассник, а ныне светило отечественной гинекологии, Паша Звенцев. Позвонила ему, он  (не забыл ведь!) обещал приехать, путем несложного осмотра и пары вопросов установить дату зачатия. Договорились. Юля старательно готовилась: не поскупилась на угощения для отзывчивого друга детства. Лешу удалось спровадить, отговорившись визитом подруги. В девять часов приехал Паша, при параде: сразу видно - с престижной работы. Посидели пару часов, повспоминали молодость. Но самый главный вывод был сделан: она родит Лешиного ребенка. Напоследок Звенцев пообещал навещать ее.

Счастливая Юля обдумывала имя будущего чада. Утро было омрачено лишь туманной погодой да звонком соседки, предупредившей о возможном визите милиции: в Егерском пруду кто-то утопился - органы собирали информацию. Юля задумалась, как ей лучше всего признаться Алексею. Он будет ужасно рад. Он всегда мечтал о сыне. За сиими думами ее застал звонок в дверь. «Милиция», - догадалась счастливая Юля и пошла открывать, поправляя на ходу прическу, украдкой взглянув в окно - на улице не на шутку разыгрался бурный осенний ливень...

P.S.

            Стоял погожий сентябрьский денек. Осеннее солнце улыбалось играющим на берегу Егерского пруда детям. Один из малышей, пятилетний Игорь, держался отдаленно: он не любил делиться своими игрушками и не любил проигрывать, поэтому в коллективных забавах не участвовал. Сейчас, прижав к груди новенький грузовичок, он остановился и залюбовался на водяное полотно, в котором плавали прибрежные деревья, многоэтажка напротив, синее, подернутое дымкой облаков, небо и надвигающаяся с востока густая свинцовая туча. В небе загрохотало, и на лоб мальчика звонко опустилась первая блестящая капля. Игорь со всех ног помчался сквозь кусты зелени к родному подъезду, маленьким бойким смерчем взлетел на второй этаж и, распахнув дверь шестой квартиры, бросился на шею матери.

Юля пригладила растрепавшиеся русые волосы сына. Так повелось, что мальчик с младых ногтей боялся грозы и дождя. В это время он вспоминал об отце, которого никогда не видел нигде, кроме как на нескольких фотографиях. Ни них изображена в обнимку красивая пара. В чертах девушки улавливается материнское, хотя на снимках она выглядит моложе, стройнее, веселее. Игорь скучает по утерянному навсегда отцу. Почему-то ему мало часто заглядывающих, помогающих маме и одаривающих его дяди Паши и дяди Володи.

Успокоив сына, Юля взяла его маленькую влажную ладонь в свою и подвела в окну. Из-за свирепой тучи уже проглядывали одинокие, вспыльчивые, пронзительные солнечные лучи, бросая косой отблеск на мутную желтизну глади Егерского пруда.