Литературный клуб

Быстро и уверенно, Траямор преодолел прибрежную рощу, в которой росло много незнакомых ему деревьев с пирамидальной кроной[1]. И вот он выскочил на пологий каменистый спуск и увидел море… Представьте себе: маленькое пушистое создание, всю жизнь прожившее в лесу, и которое никогда не видело больше воды, чем в Крысином пруду, - и тут вдруг такое, до самого горизонта! Конечно, он был ошеломлён. Перед ним простиралась синяя морская гладь, и конца ей видно не было. Придя через некоторое время в себя, Траямор осторожно подошёл поближе к воде. Небольшие волны с тихим плеском накатывались на мелкую гальку. Вода у берега была прозрачная и были видны мелкие камешки на дне.

- Вот это да… - немного оробев, проговорил горностай. – Столько воды! Там, дальше, она такая тёмная, что аж страшно, а здесь, у берега, прозрачная и переливается на солнце. Но как же её много – конца-края не видно! Если Хорьку об этом расскажу – не поверит. Даже если второй раз расскажу – всё равно не поверит.

Тут Траямор увидел совершенно необычайное для его понимания существо – приплюснутое, с двумя большими, толстыми, и несколькими маленькими лапами, и с глазами, торчавшими из его тела на двух стебельках. Траямор разинул рот (или пасть, как вам больше нравится) и уставился на это существо, предварительно попятившись назад. Существо не обращало на горностая ни малейшего внимания. Наконец любопытсво заставило Траямора поздороваться:

- Здравствуйте… Вы здесь живёте?

Глаза на стебельках повернулись в сторону Траямора и смерили его взглядом.

- Простите за любопытство - я здесь впервые… - промямлил горностай.

- А я здесь живу, - сказало существо и вернулось к своему занятию – раскалыванию раковины какого-то моллюска.

- Я такого, как вы, никогда не видел, - сказал Траямор.

Существо не отреагировало. Траямор не нашёл ничего лучшего, как спросить:

- А вы здесь давно живёте?

- Всё время.

- А… А вы кто?

- А что, не видно? – рассердилось существо.

- Нет.

- Я – Краб. Не мешай мне заниматься делом.

- Извините, - извинился Траямор. – Я просто хотел, чтобы кто-нибудь из местных обитателей рассказал мне про море, и откуда тут взялось так много воды, и почему оно шевелится, и почему у берега вода прозрачная, а дальше – тёмно-синяя, и почему…

- Вам надо было сразу обратиться ко мне, - услышал Траямор чей-то голос и обернулся. Рядом с ним стояла крупная белая птица с длинным клювом. Клюв этот показался Траямору очень необычным, так как нижняя часть была значительно больше верхней и свисала мешком.

- Вы кто? – спросил вновь удивлённый горностай.

- Я – Пеликан. Не слыхал? Я из кудрявых, как ты мог заметить.

Когда Пеликан при разговоре открывал клюв, было видно, как в «мешке» его клюва сидит сельдь, в полном недоумении относительно того, куда она попала, и что с ней будет.

- Очень приятно. Я – Траямор, горностай.

- Из горных стай я ни с кем ещё не был знаком. Однако, я непроизвольно услышал, что ты интересуешься морем и тому подобными вопросами. Я мог бы тебя проконсультировать. Хоть я и интересуюсь больше философскими вопросами, но и про обыденное тоже многое могу рассказать. Вот, например, вы спросите: а должна ли птица, ну, или там ещё кто-нибудь, философствовать? Либо должна, либо не должна. Согласны?

- В общем, да, - согласился Траямор.

- Если же птица не должна философствовать, - продолжал свою речь Пеликан, - то она должна хотя бы для обоснования этого положения (то есть того, что она «не должна») пофилософствовать. Вывод прост и непреложен: птица, или там ещё кто-нибудь, должна философствовать в любом виде.

- А я не умею философствовать, - признался Траямор. – И даже не знаю, что это такое.

- Это тебе так кажется. Я вот, например, даже на рыбалке, когда ловлю себе обед, философствую. Что касается обеда, то у меня есть жизненное кредо: пришёл, увидел, пообедал. Как вам? Почти стихами получается. Про поэзию-то вы слыхали?

- О, да! – обрадовался Траямор, услышав знакомое слово.

- Прекрасно. Поэзией я тоже понемногу занимаюсь.

- А про море вы мне расскажите?

- Да, мой маленький друг. Ты сейчас находишься в Прилуках…

- Где-где?

- Ты что, не знал, где находишься? Твоё пространственное сознание тебя обмануло? Морской залив, на берегу которого ты стоишь, называется Лукоморье, - заговорил Пеликан с интонацией экскурсовода. - Побережье залива разделено песчаной косой на две части – Северное и Южное Прилукоморья, для краткости – Прилуки. Залив этот богат рыбой, ловить её лучше утром, сообща с другими пеликанами. Неужели ты ничего этого не знал?

- Нет, не знал.

Тут не выдержал даже флегматичный Краб, бывший свидетелем этого разговора:

- Вот это да! Не знал ничего про Лукоморье!

- Может ты ещё и поэму про Лукоморье не слыхал?

- Нет, - признался горностай. – Я вообще только одну поэму слышал, про филина…

- Ну так надо исправить это упущение! – сказал Пеликан. – Помнишь, степенный Краб, начало сей поэмы?

- Кажется что-то вроде:

У Лукоморья вкус солёный -

Вода морская в море том.

… или же:

У Лукоморья цвет зелёный,

Особенно весенним днём.

- Да нет, Краб, ты, наверное, слышал другую версию.

- Да нужна мне ваша поэзия! Делать мне больше нечего, что ли.

- Вот видишь, - обратился Пеликан к Траямору. – Такое далёкое от поэзии создание, и всё равно слышало поэму про Лукоморье, издавна известную в этих краях. Её автор, к сожалению, неизвестен, и существуют различные версии. Я тебе зачитаю одну из них – исправленную и дополненную лично мной. Слушай внимательно.

Траямор весь обратился во внимание, а Пеликан начал декламировать:

У Лукоморья пляж песчаный,

Лежит тюлень на пляже том.

Он подставляет солнцу спину,

И обливается потом.

- Вы имеете в виду обливается пóтом? – спросил горностай.

- Нет, имеется в виду, что тюлень ленивый.

- То есть как?

- А он от лени обливается водой не сразу, как только его солнце припечёт, а потом, когда уже совсем невмоготу будет.

А рядом с ним, в песке горячем,

Кому-то сильно повезло:

Там черепаха кладку прячет,

И яйцам будет там тепло.

На выдающемся утёсе

Поморник смотрит в горизонт.

А это – тень от альбатроса:

Её отбрасывает он.

А вон плавник акулы робкой

Несётся плавно по волнам.

А по пляжу блатной походкой

Гуляет чаек атаман.

Вчера он со своею шайкой

Базарчик птичий проверял:

С гагар, гусей и разных крачек

Весь день оброки собирал.

А по ночам из вод залива

Вылазит краб – шутник большой,

Он шутит сам и сам смеётся,

Тряся своей родной клешнёй.

А поутру, а на рассвете,

Когда на пляже – никого,

Выходит с удочкой и сетью

Рыбак-прозаик дед Пихто.

И сочиняет он новеллы,

Надеясь на удачный клёв,

Про моряков на каравеллах

Про восхитительный улов.

Изобретает он сюжеты

Каких никто и не слыхал:

Про лес, про рыбные котлеты,

Про море и девятый вал.

Ну а когда тюлень маститый

С рыбалки к пляжу подплывал,

То афоризмом дед сердитым

Тюленя не со зла ругал

За то, что рыб тот распугал.

Эта поэма показалась Траямору более понятной, чем та, которую он услышал от Совы.

«Может, я уже начал разбираться в поэзии?» – подумал горностай.

- А как называется это произведение?

- Я слыхал, что эту поэму издавна принято называть «Старик и море». Но я предпочитаю называть её «Море, тюлень, рыбы и дед»

- А где ж там рыбы?

- Их дед ловил.

- Я, кстати, шутками не занимаюсь, - вставил слово Краб. – У меня есть дела поважней.

- Да это и не ты вовсе имелся в виду, а совсем другой краб, - сказал Пеликан. – Твой племянник.

- Двоюродный, - поправил краб.

- Да-да, двоюродный племянник.

Тут внимание Траямора привлекло совсем необыкновенное для него зрелище – метрах в ста от берега происходила какая-то не то игра, не то драка – горностай видел только быстро выныривавшие из воды тёмные спины каких-то крупных рыб и брызги воды.

- А кто это там резвится? – спросил он у Пеликана.

Пеликан посмотрел на море.

- А, это дельфины. Только они не резвятся, а трезвятся. Ведь для того, чтобы плавать в открытом море, необходимо иметь трезвый рассудок. Не так ли, мой лесной друг?

- Понятия не имею, – признался горностай. – Я плавать никогда не пробовал. А в юности я вообще домоседом был – родителям даже пришлось выгонять меня из норы, когда я достаточно вырос для самостоятельной жизни.

- Да, самостоятельная жизнь – это не то, что в гнезде сидеть, - сказал Пеликан. – Тут без трезвости рассудка не обойтись.

Горностай и Пеликан медленно пошли по пляжу возле самой воды. Траямор смотрел на море и вдруг заметил что-то незнакомое на камнях.

- Любезный Пеликан, а что это там такое на камнях?

- Ты имеешь в виду вон то скопление моллюсков? Это – масс-мидия. Уверен, что у себя в лесу ты о таких и не слыхивал.

- Ни разу, - согласился Траямор, рассматривая моллюсков. – Не только не слыхивал, но и не нюхивал. А чем она… или они занимаются?

- Масс-мидия? Они участвуют в формировании общественного мнения среди обитателей этого залива. Особо хорошее мнение о них у Калáна. Да и Краб их тоже жалует, особенно на обед. Правда, Краб?

Оказалось, что они совсем недалеко отошли от краба, и тот слышал их разговор. В этот момент он как раз пытался расколоть клешнёй раковину одного из представителей масс-мидии, и поэтому ничего не ответил.

- Ну что ж, мой друг, удовлетворил ли я твоё любопытствование? – спросил Пеликан. – Или любопытательтство… Эй, Краб, ты не знаешь, как правильно?

- Не знаю, - буркнул Краб, всё такой же занятой.

- Ну это и не столь важно. Мы ведь тоже многого не знаем, правда, Горностай?

Траямор кивнул, не особенно понимая, о чём речь.

- А вообще-то, мне пора, - сказал Пеликан. – До свидания, Горностай!

- До свидания!

- До свидания, Краб!

Ноль реакции.

- Может, ещё увидимся, Горностай.

- Буду надеяться, уважаемый Пеликан.

- Давно не виделись.

- О, вот и Краб откликнулся! До свидания, Краб!

- Всего хорошего, уважаемый Краб!

Пеликан расправил крылья, неуклюже разогнался и улетел. Краб полез под камень. Траямор ещё некоторое время смотрел на воду, но потом услышал крики чаек и решил убираться с пляжа по добру, по здорову. Он ведь ещё с детства проявил себя домоседом, и теперь срочно засобирался домой.

Глава 6.

ОДА СВОБОДЕ

- Куда ведёшь? Я дальше не пойду.

- Так слушай.

- Я готов.

В. Шекспир, «Гамлет»

Из куста было слышно монотонное жужжание.

«Странно, - подумал Траямор. – Никогда не встречал жужжащих кустов».

Тут он заметил, что один из прекрасных белых цветков на кусте зашевелился, и из него вылетел упитанный и довольный шмель.

- Здорóво! – поприветствовал его Шмель.

- Добрый день! – ответил на приветствие горностай.

- Что, мёда хочешь?

- Нет.

- А то развелись тут всякие – так и норовят у меня и у моих родичей-пчёл плод наших трудов – мёд – украсть! У нас и в соседнем улее (не скажу, где именно) даже песня такая бытует.

И Шмель гнусаво запел, а Траямор этому уже даже и не удивился.

Высоко на дереве, в большом дупле

То ли на осине, то ли на сосне

В улье сотни пчёл собирали мёд.

Мёд тот получился сладкий – просто класс,

Много есть желающих его украсть,

Но пчёлки день и ночь стерегут его.

- Ну, как тебе этот образец нашего песенного творчества? – спросил Шмель.

- Как-то незаконченно получилось, что ли, - неуверенно ответил горностай.

- А оно и хорошо, что не законченно, потому что в конце обычно приходит кто-то типа медведя и съедает наш мёд. А вообще мы – создания работящие, и времени на пустые разговоры у нас нет.

И Шмель улетел. Траямор пошёл дальше.

«Ну и лес!» – думал он. Он уже с час назад покинул морской берег, миновал луг (Чомбра видно не было) и вновь углубился в Перелесье. Теперь он шёл вверх по течению того самого ручья.

Наконец горностай вышел к истоку ручья – маленькому лесному пруду (скорее большой лесной луже), в котором плавал селезень (а именно самец кряквы[2]). Куда идти дальше, Траямор не знал.

«Надо бы спросить у кого-то дорогу» - вполне резонно подумал он и стал осматриваться, ища, у кого бы спросить. В окрестных кустах никого не было, на деревьях тоже никого не видно. Траямор даже под корягу заглянул – но и там никого подходящего. Селезень тем временем задумчиво полоскал клюв.

«О!» – подумал Траямор. – «Спрошу у этой утки, где мне найти кого-нибудь, кто бы мне показал дорогу к моему лесу!»

Гениальная мысль!

- Уважаемая утка! Не подскажите ли вы мне…

- Я не утка, я – Селезень, - поправил его Селезень.

- Да? А я не знал. Я думал, что вы утка.

- А я думал, что вы – бобёр.

- Нет, я – горностай. Траямор.

- А был ли ты, горностай, когда-нибудь в поселении людей?

- Нет, не был.

- Тогда ты навряд ли осознаёшь, что такое свобода.

- Даже не знаю, что ответить. Но всё же, не могли бы вы мне сказать, куда мне…

- А я много раз пролетал над их селениями, и видал, как там живут наши сородичи. По этому поводу я сочинил оду. Она называется «Ода свободе».

- А что это – ода?

- Это такое поэтическое произведение.

- Ага, - понял Траямор и покорно присел на задние лапы, приготовившись слушать. Его уже не удивляло, что Селезень написал оду. Его уже вообще мало что могло удивить.

- Вообще-то я не обладаю большим поэтическим талантом, - начал Селезень типа предисловие, – поэтому моя ода поэтическо-прозаическая, то есть, что смог, я передал стихами, а остальное – прямым текстом. Ну, я начну:

Был очень летний жаркий полдень,

И залетел на скотный двор

Сам Воробей с полей свободных,

И сел, как барин, на забор.

Почистив перья, осмотрелся

И заприметил вдалеке

Кусочек хлеба, одиноко

Лежавший прямо на столе.

Этот хлеб как раз собирался намазать маслом и съесть хозяин скотного двора – крестьянин.

А возле полного корыта

Сидела Курица. С утра

Она пшено клевала. Сыто

Она на том дворе жила.

Тут Воробей вперёд отважно,

Подобно горному орлу,

С забора спрыгнул так вальяжно…

И прямо к корыту пошёл. С весьма недвусмысленными намерениями.

Бывал он здесь не так уж редко,

Хоть здесь бывать он не любил,

И, поприветствовав наседку,

Пшеном он плотно закусил.

А после завтрака такого,

Взгдянув на Курицу, спросил:

«И как тебе не надоело

Ходить тут да зерно клевать?

Ты верно, и летать, как птица,

Совсем уж разучилась здесь».

На что Курица обиженно возразила: «Неправда!», и со всей своею силой крыльями затрепетала. Хоть с трудом, но удалось ей, залететь на верх ограды (где и села она с шумом, чтоб немного отдышаться).

Но Воробей глядел скептично

На сей стремительный полёт,

Спросил наседку он критично:

«Ты мне скажи, как ты так можешь

Здесь жить в неволе, за забором,

И не летать, как птицы – вольно,

Быть подгоняемой ветрами…»

На что Курица ему отвечает:

«А зачем оно мне надо?»

И, в свою очередь, спрашивает Воробья:

«А тебе не надоело

Всё летать да прыгать в поле?

Поселись лучше у нас, в курятнике. Хозяйка будет насыпать тебе в кормушку пшено, а ты клюй, и не знай себе забот, пока не раскормишься до куриной величины. Потом, правда, из тебя могут сварить суп, но ведь это бывает не чаще, чем раз в жизни. Так что можно потерпеть!»

Но Воробья не убедили

Эти доводы наседки:

Он любил свободу, поле,

Вольный ветер, воробьиху,

Порезвиться всласть на воле,

Посидеть на облепихе…

Такого рода занятия, вероятно, воробьям нравятся.

А среди домашней птицы

Может он и покормиться,

И никто его не садит

В тёмном хлеве на насест.

Он летает по-хозяйски

По двору, над огородом,

И никто его на ужин

Вместе с лапками не съест.

(Кроме ястреба с когтями –

Благородной такой птицы,

Что питаться воробьями

Может днями и ночами

Пока вдруг не надоест).

Такова вот моя ода о ценителях свободы – ей она посвящена. Благодарю за внимание. Вопросы есть?

- Есть! – встрепенулся Траямор. – Вы не подскажете, как мне пройти к моему лесу, который на противоположном склоне одного из этих холмов. Там ещё недалеко лужок есть, и на нём кривая сосна.

- Ах да, знаю, я на этой сосне, бывает, во время перелётов отдыхаю. Держи путь вон туда, на север, - Селезень показал крылом, - дойдёшь до орешника – возьми немного влево и выйдешь на гребень. Счастливого пути!

- А вам счастливо оставаться! – и Траямор убрался восвояси.

Ближе к вечеру упорный горностай добрался до того самого старого дуба, где жила Сова-поэтесса. Сова собрала под дубом и на окрестных деревьях уже более внушительную аудиторию: там были её единомышленники Сыч, Сипуха, Неясыть, а также соседи – Куница и Соболь, и даже случайно забредший сюда Кабан.

Присутствовать на втором чтение поэмы «Под ясной луной» Траямору не хотелось, и он продолжил свой путь. Восвояси продолжил.

Глава 7.

ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ

Ах, я с таблицы памяти своей

Все суетные записи сотру…

В. Шекспир, «Гамлет»

- Мыть или не мыть? Вот так вопрос!

И мыла нету как назло…

К. Ярошенко, «Гамлет, или принц Датский

(нужное подчеркнуть)»

Как он ни хотел когда-то уехать подальше из род-

ного села, теперь он мысленно подгонял экипаж, с

волнением ожидая своего возвращения домой. До-

ма всё-таки лучше. Роднее. Спокойней. Скорей бы.

К. Ярошенко, «Магнус Тонус и его подорож»

Ага, вот и она, родная дубрава! А вот и шустромордый Траямор, который бежит к своей родной норе. А вокруг слышны знакомые голоса: то зяблик поёт чего-то на рябине, то иволга, а по кустам прячутся овсянки, и щебечут о чём-то своём.

Наконец-то Траямор добрался до своей норы и успокоился.

- Вот я и дома! – сказал он. – Много я увидел интересного, ещё больше непонятного услышал, повидал мир, а теперь пора вернуться к своим обычным занятиям.

И Траямор полез в нору, проверить, не занял ли её кто во время его отсутствия. Путешествие по Перелесью произвело на него огромное, но изгладимое впечатление (и изглаживалось оно не так уж долго). Он ведь с детства зарекомендовал себя домоседом - родителям даже пришлось прошлой осенью выгонять его из норы, чтобы он начинал самостоятельную жизнь. А разве может горностай за столь короткий срок сильно измениться?

[1] Латинское название таких деревьев – Cupressus, немцы называют их Zypresse, а англичане - cypress (прим. авт.).

[2] Anas platyrhynchos (лат.), Stockente (нем.).

<<предыдущая<<

Наша кнопка: