|
< предыдущая < | содержание | > следующая >
автор Андрей Зюзин, апрель 2002 г. - май 2003 г., г. Москва
Добавлен: 2.05.03 Архив Клуба Молодых Графоманов |
"Цена жизни" повесть |
|
2
Капли стекали со лба Анатолия. Спина, да и всё его тело, одежда были пропитаны потом. Лопата, позвякивая, ковыряла каменистую почву, камни вместе с пылью летели наверх. «Раз, два. Раз, два», - считал про себя Анатолий, пытаясь сохранить темп. За 2 часа траншея была углублена почти на метр, но и этого было мало. На чистом небе меркли звёзды. Всё больше светлых разводов разливалось по небосклону. Над землёй начинался новый день, и никто не мог сказать, чем он закончится для каждого из этих людей. Анатолий и не думал об этом. После потрясения, после смерти того паренька, он постарался оградить свой мозг от «слишком умных» мыслей и сосредоточился лишь на тупом счёте: «Раз, два. Раз, два». И всё новые и новые комья вылетали со дна траншеи под ритм мысленного метронома. Справа от него ковыряли каменистую почву Морозов и белорус, слева Пантелеич, за поворотом – Дологуров, Поминец и остальные. Изредка по траншее пробегал Джигатурян, подбадривая бойцов и указывая, что ещё надо срыть. Сначала сержант раздражал Анатолия, «ходит тут только да командует», - думал он, но когда во время пятиминутной передышки увидел, что сержант копает наравне со всеми, проникся уважением к этому человеку. Вот и сейчас мимо него пробежал сержант и показал ему на несрытый бугор. - Есть! – ответил Анатолий, не поднимая головы. - Потом можете отдыхать! - Как? – удивился он, но сержант уже что-то объяснял Пантелеичу. Собрав остатки сил, Анатолий удвоил темп и за несколько минут срыл бугор, основу которого составлял большой камень, после чего устало повалился на заднюю стенку траншеи. Рядом расположился Пантелеич. - Дед, а ты кем до войны был? – неожиданно для самого себя спросил Анатолий. - Я-то… Хм, да в колхозе работал… Жена у мене была… - А дети, дети были? - Нет, детей не было… - А откуда ты? - Ха… Родился-то я под Тулой, а жизнь як повернулась, что под Могилёвом осел, ага. Жена у мене была… Да была. Где щас? Сам бог не ведает… Можа в акапаци… тьфу… ок-ку-па-ции, можа даже в Германию угнали… - А ты верующий? - До войны вообще-то не очень был, а как сюды попал… Да тут во что хочешь поверишь… Хотя, конечно, вот эта, - старик ткнул палец в красную повязку на рукаве, - не позволяет. Но сам посуди… Ты, вона, сегодня того паренька увидел – вон скоко переживания, а я уже год целый тут мучаюсь… Вот мать у мене, та шибко верующая была… - У меня тоже мать… Анатолий уже не понимал, спит ли он или видит всё наяву. Мать, Екатерина Яковлевна, стоит на пригорочке, возле их дома, в Загнилье – это потом они в Западную Двину перебрались – и машет ему голубым платочком. Улыбается, спрашивает его о чём-то, смеётся, а платочек всё развевается, трепещется на ветру. Постепенно он становится алым, а мать испуганно смотрит на него… Родился Анатолий в деревне Загнилье в 1924 году. Отец его, Фёдор Плещёнков, пройдя Гражданскую войну, умер весною того года от заворота кишок, а Анатолий со своим братиком-близнецом родились только осенью. Матери, Екатерине Яковлевне, не под силу было одной прокормить двух грудных братьев, а также дочерей: трёх и четырёх лет. Поэтому она вступила в сожительство с неким Егором. Получилось так, что ей пришлось кормить ещё и его. С самого утра она работала в поле, занималась хозяйством, а Егор сидел дома. Мать оставляла братикам кашу, которую готовила утром. Днём отчим съедал половину, доливал туда воду и кормил детей. Близнецы долго поносили и, в конце концов, Саша, который был слабее брата Толи, умер. В 1934 году из-за нежелания матери вступать в колхоз «семья» переехала в Западную Двину. Там Толик, как называли его дома, учился, помогал матери по хозяйству. Вскоре, отношения в «семье» совсем разладились, и сёстры Анатолия даже ушли из дома. Только тогда Екатерина Яковлевна решилась прогнать Егора. А Анатолий начал становиться главою семьи. Всё больше и больше засасывала его домашняя рутина. Но надо сказать, что он был очень способным, схватывал всё на лету, и любое дело горело в его руках. Екатерина Яковлевна была рада помощи сына, но, хоть и видела, что он стал уже почти мужчиной, всё же пыталась оставить ему ещё немного детства. Бывало, что она чуть ли не заставляла его идти гулять с друзьями. Компания у них была большая. Но Толик не любил этой «болтовни ни о чём». Его раздражали парни, постоянно острившие по поводу и без него, девушки, которые ржали как лошади в ответ на эти остроты… Больше по душе ему приходилась их маленький, тесный погребок, который он вместе с друзьями, в буквальном смысле слова, раскопал под одним из домов. Там собирались действительно близкие ему люди: Колька Морозов, Мишка-граммофончик, Светка – Мишкина подруга. Они всегда пели там песни под аккомпанемент Колькиной гитары или просто так, слушали граммофонные пластинки, которые неизвестно где доставал Мишка. Гораздо позже к ним присоединились ещё трое. Среди них была и она, так понравившаяся ему с первого знакомства. В 1938 году старшая сестра, Анна уехала в Москву вместе с мужем. Толик окончил школу, некоторое время подрабатывал в сельпо. Но заработок его был слишком мал, а потребности всё росли. Посоветовавшись с матерью, он уехал в Москву, учиться. Был 1941 год. Анатолию удалось устроиться работать на завод помощником токаря. Личная его жизнь на время замерла и развивалась лишь в его мечтах и письмах. Он мечтал отслужить, доучившись, работать на заводе уже не помощником и перебраться с ней в Москву окончательно… Но мечты так и остались мечтами. Через полгода его забрали в армию. Служил рядовой Плещёнков под Тулой, в зенитной батарее. С начала войны, они охраняли какой-то необыкновенно важный завод, а когда тот был эвакуирован, зенитную батарею расформировали, солдат раскидали по фронтам войны. Туда, в учебку – официально это называлось так – Анатолий попал с Морозовым, который уже был другом «на всю жизнь». С ним они жили душа в душу. Если бы Толика попросили вспомнить своего друга спустя много лет, он, наверное, вспомнил, прежде всего, Колькин нож. Кинжал достался ему от отца, который партизанил где-то в Белоруссии. И во время их ночных разговоров, когда они лежали на соседних койках и клялись друг другу бить немцев, придумывали свои будущие подвиги… Колька обязательно вставлял: «и я убью эту гадину вот этим ножом!» > следующая > |
Наша кнопка:
